В глуши - Страница 4

К оглавлению

4

Мужик хлестнул лошадь, башкирята, успевшие разодраться от брошенного им Вавочкой двугривенного, закричали ей что-то вслед, и телега, громыхая, потащилась по густой, глубокой грязи вдоль улицы слободы.


Глава V.
Дорожные впечатления.

Проехали станцию с ее улицами и кумысным курортом, крошечным до наивности, с рынком на площади, с маленькою церковкой-часовней и выехали в поле.

До Александровки насчитывалось около семнадцати верст, как предупредительно заявил Вавочке кондуктор.

Вскоре исчезла станция, и голая степь представилась взорам девушки.

Снопы кое-где еще желтели на этой гладкой, еще недавно красиво колеблющейся, как море, поверхности, теперь же ровной и обнаженной, кое-где успевшей порасти невысокой травой. Группы хуторов мелькали справа и слева, притулившиеся в лощинах среди высоких и низких холмов, производивших сиротливое впечатление своей затерянностью среди безбрежности степи…

Где-то далеко-далеко видимое сверкало с высоты холма серебристой поверхностью озеро Исиля-куль, огромное, красивое, окруженное холмами.

Телега плясала и прыгала по широкой проезжей дороге. И мысли Вавочки прыгали также с одного предмета на другой.

Мужик из Александровки пытался было обращаться к ней с вопросами, но она не отвечала ему, притворяясь задремавшей, и он оставил ее в покое. Часто попадались им башкирские телеги с желтолицыми «малайками» на козлах в своих засаленных тюбетейках и халатах, а также и русские крестьяне, ехавшие на станцию.

Проехали березовый пожелтевший по-осеннему лес и снова выехали в поле.

От толчков телеги привыкшая к рессорным экипажам и резиновым шинам Вавочка чувствовала себя очень скверно. Голова болела, в ушах стоял звон, a сердце щемило, щемило, не переставая.

И в тысячный раз вставали перед Вавочкой мучительные картины: смерть отца, ее отчаяние, осторожные намеки знакомых о том, что ей придется теперь служить… О, с каким негодованием отвергла она чье-то предложение принять место кассирши, потом гувернантки. Служить в Петербурге, ей, Вавочке, блестящей Вавочке Рыдловой-Заречной, на которую все дивились, богатству которой завидовали, ей превратиться в жалкую труженицу, работающую за гроши на виду всех прежних ее знакомых и друзей! Нет, нет, ни за что на свете! Она скорее умрет, нежели допустит это!

И вот был найден другой выход. Один старичок сановник, занимавший важный пост в Министерстве Народного Просвещения, приятель покойного Павла Дмитриевича, устроил Вавочке место школьной учительницы в глуши Уфимских степей, в ста верстах от города Уфы, далеко от Петербурга и от столичных знакомых. Но прежде чем поступить на скромное место учительницы и Вавочка охотно приняла его. К счастью, в дорогом пансионе, где воспитывалась Рыдлова-Заречная, был восьмой класс, где преподавалось, как учить детей, то есть устраивались практические занятия с ними, и Вавочка была далеко не профан в этом деле, потому что училась она хорошо из того же самолюбия, чтобы не показаться окружающим менее развитой и всезнающей, нежели ее сверстницы.

Таким образом, девушка во всеоружии своих знаний могла теперь приступить к нелегкому труду.


Глава VI.
Новая учительница.

На самом краю деревни Александровки, огороженная плетнем, в соседстве с примыкавшим к ней огородом, стояла школа.

Когда спутник Вавочки, громыхая телегой, подъехал к низенькому, покосившемуся крылечку, сердце девушки сначала дрогнуло, потом мгновенно замерло в груди. Широкая грязная улица, вдоль которой с самым непринужденным видом прогуливалась свинья, небольшие избы с двух сторон, мутная запруда и мельница подальше, посреди деревни новенькая, по-видимому только недавно отстроенная церковь, — все это показалось таким чужим и далеким испуганной непривычной новой обстановкой Вавочке.

Мужик-возница привязал лошадь с телегой к плетню, схватил корзину девушки и потащил ее на крыльцо. В эту минуту из сеней выскочил вертлявый старичок с ногой на деревяшке и, ковыляя, поспешил навстречу Вавочке. На нем была старенькая, порыжевшая от времени солдатская куртка, и медный орден рядом с медалью болтался на груди.

— Здравия желаю, барышня! — не то шутливо, не то ласково, приветствовал он Вавочку, вытягиваясь по-военному во фронт и, окинув ее внимательным взором, добавил мягко:

— Ну, давай Бог! Давай Бог! Только штой-то словно нездоровенькая вы, барышня, да и… — он не договорил, скользнул взглядом по траурной шляпке и черному вуалю вновь прибывшей и, казалось, понял все. Лаской зажглись старые глаза Вавилыча, как звали ветерана-сторожа. В первую минуту эта тоненькая, нарядная, несмотря на траур, барышня показалась ему какой-то городской модницей, "фрей", как привык называть такого рода нарядных госпож Вавилыч, и толку от такой "фри" для школы, по мнению Вавилыча, быть не могло. А школу свою Вавилыч любил до безумия. Двадцать пять лет сторожил он эту школу. После Турецкой войны поместили его сюда сторожем, чуть успевшего поправиться после ампутации ноги, раненной под Плевной. Здесь, в этой школе, тихо и мирно протекла жизнь старого солдата. Немало учительниц переменилось в его бытность здесь. Одни повышли замуж, другие бежали от деревенской скуки, а он все жил да поживал в крошечной каморке, пристроенной в сенях школы и носившей громкое название "сторожки".

— Пожалуйте, сюда пожалуйте, барышня-матушка! — говорил он, предупредительно забегая вперед с чемоданом Вавочки в руках, и толкнул какую-то дверцу.

4